Основания для (слабого) оптимизма? Российское общественное мнение о правах человека

С 2000 года при режиме президента Владимира Путина произошел откат во многих гражданских свободах, которые россияне обрели в 1990-х годах после 70-летнего коммунистического правления. Власти установили контроль почти над всей прессой, они запугивают и демонизируют оппозиционеров. Законодательными мерами и внезаконными средствами они упорно давят активистов и НКО, которые отстаивают права человека.

Pоссийское общество в лучшем случае относится безразлично к правозащитным НКО и их тематике. К многолетней практике притеснения таких организаций с помощью проверок и трудоемкой бухгалтерской отчетности теперь добавилось требование российских властей, чтобы те называли себя «иностранными агентами», если получают финансирование из-за рубежа. С тех пор как Россия начала агрессивные действия в отношении Украины в 2014 году, давление на правозащитные НКО лишь возрастало, а должностные лица и прокремлевские активисты занимались их дискредитацией, называя «пятой колонной» предателей, обслуживающих интересы враждебных западных стран.

Может быть, самое большое беспокойство внушает тот факт, что несмотря на более чем двадцатилетние попытки создать в России культуру прав человека, российское общество в лучшем случае относится безразлично к правозащитным НКО и их тематике. После аннексии Крыма ключевыми тенденциями в российском общественном мнении стали крепнущая народная поддержка Путина и безудержная неприязнь к Западу (особенно к США).

Однако поддержка Путина и антизападничество не равнозначны массовому одобрению путинизма. Более глубокое изучение долгосрочных тенденций, касающихся поддержки правозащитных норм в российском обществе, и сравнительные данные об отношении россиян к иностранному финансированию НКО дают более сложную картину. Хотя эту картину нельзя назвать радостной, в ней больше оснований для оптимизма, чем в рассказах СМИ о широко распространенных пропутинских и антизападных взглядах.


Demotix/Vladimir Varfolomeev (All rights reserved)

Russians protest for civil rights and transparent elections in Moscow.


В начале 2000-х годов мы вместе с Сарой Мендельсон проводили в России серию опросов, касающихся прав человека и связанных с ними тем, включая группу вопросов для измерения поддержки трех «социально-экономических прав» (право на работу, на минимальный уровень жизни, на частную собственность), трех «прав на личную неприкосновенность» (свобода от пыток, произвольного ареста и рабства) и трех «гражданских прав» (на свободу выражения мнений, вероисповедания/совести и собраний). В ходе опросов респондентам сообщали, что все эти права содержатся во Всеобщей декларации прав человека ООН, но люди по-разному оценивают их важность.

Мы просили респондентов указать, какой из пяти вариантов лучше всего отражает их мнение о конкретном праве: первый вариант — «сильная поддержка» данного права, второй — «слабая поддержка», а три остальных варианта представляли собой нейтральное и (слабо или сильно) отрицательное мнение. В ежегодных опросах 2001–2004 годов мы обнаружили высокий уровень поддержки экономических прав и прав на личную неприкосновенность, а поддержка гражданских прав оказалась намного слабее. Результаты настолько последовательно воспроизводились год от года, что мы просто перестали задавать эти вопросы. Мы вернули эту группу обратно в опрос, сделанный в 2010 году, и я включал их в свои опросы, проводившиеся в России в бурный электоральный период в конце 2011 — начале 2012 года.

В последних опросах проявилась отчетливая тенденция к увеличению поддержки гражданских прав в обществе. Хотя с точки зрения политики, проводившейся в течение 2000-х годов, происходило явное сужение гражданского пространства и откат в соблюдении гражданских свобод, общественная поддержка свободы выражения мнений, вероисповедания и собраний неуклонно росла. К началу 2010-х годов более 40% опрошенных в возрасте от 20 до 59 лет сильно поддерживали гражданские права, а более 70% поддерживали их по крайней мере слабо (см. рис. 1). Рост поддержки произошел за счет ответов «не знаю», тогда как безразличие и (реже) скептицизм сохранялись примерно на одном уровне. Никаких тенденций в поддержке экономических прав и прав на личную неприкосновенность в данных не просматривалось.

Дальнейшее изучение может помочь разобраться в источниках этой едва уловимой, но потенциально важной перемены в уровне поддержки гражданских прав в российском обществе.

В моих опросах 2012 года респондентов спрашивали, одобряют ли они иностранное финансирование НКО, которые защищают окружающую среду и занимаются наблюдением на выборах в России. Наблюдение за выборами было больным вопросом в тот момент, поскольку с подачи властей телевидение показывало «разоблачительные» передачи, где утверждалось, что организация «Голос», сыгравшая ключевую роль в выявлении подтасовок на парламентских выборах в декабре 2011 года, обслуживает интересы правительства США. Эти же вопросы я повторил в опросе 2015 года, который мы вместе с Джейн Завиской провели в России и трех других странах бывшего СССР.

Несмотря на утверждения российских властей, что получающие зарубежное финансирование НКО служат иностранным интересам и сеют нестабильность (аналогичные идеи в разной степени высказываются и правительствами трех других стран, участвовавших в опросах), общество далеко от единодушного неодобрения такого финансирования даже применительно к НКО (именно политическим), которые наблюдают за выборами (рис. 2). На пике скандалов вокруг «Голоса» в начале 2012 года 54% российских респондентов выступали против иностранного финансирования такого рода НКО, однако к 2015 году их доля упала до 43%, несмотря на повышение градуса антизападной риторики Кремля с начала 2014 года. Более того, заметное меньшинство (примерно один из пяти) россиян одобряли иностранное финансирование организаций, наблюдающих за выборами, а более чем одна треть либо относилась с безразличием к такому финансированию, либо не имела четкого мнения.  

Российское общественное мнение об иностранном финансировании экологических НКО еще более неоднозначно, хотя между 2012 и 2015 годами наблюдалась тенденция к росту неодобрения. Граждане Украины, Азербайджана и Кыргызстана склонны, скорее, одобрять, чем не одобрять иностранное финансирование НКО — как экологических, так и занимающихся наблюдением на выборах. Исходя из этого можно предположить, что усилия Кремля по экспорту политики очернения финансируемых из-за рубежа политических НКО не увенчались особенным успехом.

Я бы не хотел показаться чересчур оптимистичным: ситуация с правами человека в России выглядит мрачно, и народ почти не пытается противостоять усилиям властей по уничтожению пространства гражданского общества и достижений в области гражданских свобод 1990-х годов. Тем не менее некоторые эксперты в своих комментариях преувеличивают степень одобрения российским населением внутренней политики Путина. Российское общество сложно и неоднородно. Не надо обманываться очень высокими — и, скорее всего, истинными — цифрами соцопросов, показывающими поддержку Путина и враждебность по отношению к США. Необязательно, что за этими цифрами стоит общественный консенсус по поводу уничтожения пространства гражданского общества и разгона финансируемых из-за рубежа политических НКО. Нормальные изменения идут постепенно, и российское общество все еще разделено в вопросах важности гражданских свобод и влияния иностранного финансирования на национальные политические НКО.

Несмотря на 15 лет путинизма, тенденции в общественном мнении показывают, что поддержка гражданских свобод растет, а двойственное отношение к зарубежному финансированию политических НКО сохраняется. Это внушает робкую надежду, несмотря на лавину плохих новостей из России. Помимо этого, результаты, полученные на Украине, в Азербайджане и Кыргызстане, напоминают нам, что СССР состоял из 15 республик, а не из одной.

Возможно, не в России, а в других бывших республиках больше шансов создать культуру прав человека.   

 

The 2015 survey reported on herein was supported in part by the U.S. Army Research Laboratory and the U.S. Army Research Office via the Minerva Research Initiative program under grant number W911NF1310303.